Почему разум без чувств не может принимать решения: личный кейс

Традиционная экономическая теория на протяжении столетий опиралась на модель «рационального агента» — человека Homo Economicus. Этот гипотетический субъект всегда действует исключительно в своих интересах, обладает неограниченной вычислительной способностью, холодным расчетом и непоколебимой волей. Он взвешивает все «за» и «против», максимизирует полезность и никогда не отклоняется от оптимального пути. Если бы люди и впрямь соответствовали этой модели, мир был бы лишен внутренних конфликтов, мучительных сомнений и иррациональных, но судьбоносных поступков. Не было бы места ни сожалениям о прошлом, ни трепетному ожиданию будущего.

Современная поведенческая экономика совершила революцию, доказав, что Homo Economicus не более чем удобная абстракция. Реальный человек — это сложный коктейль из интуиции, предубеждений и, что самое главное, эмоций. Эмоции — это не помеха для принятия решений, а их неотъемлемая и мощная составляющая. 

Ярчайшим подтверждением этому служит знаменитый случай пациента Эллиота, описанный неврологом Антонио Дамасио. После операции на мозге Эллиот утратил способность испытывать эмоции. При этом его интеллект, память и логическое мышление остались нетронутыми. Казалось бы, перед нами идеальный Homo Economicus? Однако результат был парадоксальным: Эллиот стал абсолютно неспособен принимать решения. Выбор рубашки или места для ланча превращался для него в бесконечный анализ преимуществ и недостатков, не приводящий ни к какому результату. Без «эмоциональной метки», которая подсознательно выделяет один вариант как более предпочтительный, желательный или безопасный, механизм выбора был парализован. Этот случай наглядно демонстрирует: эмоции — это не шум в системе, а сама операционная система, без которой процессор логики бессилен.

Мой недавний опыт выбора коучинговой программы стал живой иллюстрацией этой теории. Передо мной стояла дилемма: пойти в работу с проверенным коучем Ирой или выбрать новую программу у психолога Лены. Рационально оба варианта были сильны. Ира вела меня долгое время, мы прошли через сложные эмоциональные периоды, и именно с ней я достигла значительных прорывов, таких как образное осознание себя «океаном» вместо «воды в бутылке». Лена же предлагала мощный, интенсивный курс с притягательным позиционированием «прорыва», что вызывало воодушевление и азарт. Рациональный расчет подсказывал, что новая методика может дать свежий импульс.

Однако мое окончательное решение остаться с Ирой было принято на основе эмоций — только другого порядка. Это не был страх нового. Это было чувство доверия, построенное на совместно пережитом опыте поддержки в уязвимости. Это была благодарность за уже пройденный путь и уверенность в продолжающемся росте. Эмоция от нового предложения (азарт) была яркой, но кратковременной, как вспышка дофамина. Эмоции от старого сотрудничества (безопасность, глубокая связь) составляли прочный фундамент, так называемый «эмоциональный капитал».

Этот выбор прекрасно иллюстрирует теорию, которую я развиваю как эксперт по «Экономике внимания». В мире, где бизнес тратит сотни миллиардов на борьбу за сиюминутный интерес аудитории, порождая цифровую усталость, именно глубокое, осмысленное внимание становится самым дефицитным ресурсом. Ира не боролась за мое внимание агрессивными методами. Она месяцами инвестировала его в мой контекст и мои реальные задачи. Ее готовность запустить группу по моему запросу — это акт партнерства, основанный на глубоком слушании. Мое эмоциональное «да» в ее пользу стало актом экономики нового типа — экономики, где ценность рождается из взаимного внимания и глубины проработки, а не из яркости внешней обертки.

Таким образом, в мире, перегруженном информационными шумами, самые верные и счастливые решения мы принимаем, доверяя не самым громким сигналам, а тем, что подкреплены глубоким, искренним вниманием к нашим настоящим потребностям. Это и есть та самая экономика внимания, в которой нас в скором времени будет все больше.